Джаз-бэнд под управлением Николая Йовсы – уникальное явление для Луганска. На концертах оркестра, созданного в ЛГАКИ в 2001 году, залы всегда переполнены. Мощное звучание, изобретательные аранжировки, виртуозные соло, темпераментная манера исполнения – все это заставляет на концерте забыть, что перед нами студенческий оркестр
Впервые я услышал джаз в 1963 году. Я учился тогда в Нежине в культпросвете, мой одногруппник был просто помешан на джазе, он шикарно играл на саксофоне, хотя учился играть на кларнете. С ним мы слушали джаз по «Голосу Америки».
Что я должен стать саксофонистом, я понял, когда услышал джаз вживую. В 1964 году из Киева на гастроли в Нежин приехал оркестр Игоря Петренко «Дніпро». Они выступали в парке на летней эстраде.
Тогда играть джаз было еще нельзя, но музыканты «Дніпра» умудрялись. У них был номер: один конферансье якобы крутит настройку приемника, микрофон передает треск помех между «станциями», оркестр то украинскую, то русскую музыку играл, и вот конферансье «находит» джаз! Как дали!.. Второй конферансье вступает: «Стоп, это не наша музыка, переключай». Совсем немного, но показали класс – и в то же время не подкопаешься.
У меня не было своего инструмента, саксофон мне выдали, когда взяли в оркестр. Мы играли по вечерам на танцах в Прилуках, а рано утром нужно было на занятия в училище. Транспорта не было, и я ездил с тенор-саксофоном из Прилук в Нежин на подножках товарных вагонов до конца ноября. Товарняк останавливается километра за два от вокзала, потом по шпалам приходилось сначала до вокзала идти и дальше к училищу через весь город.
Джаз в Советском Союзе не одобряли потому, что «это музыка богатых». То, что пришло из Америки, – все было плохо, пусть даже джаз родом из бедных кварталов. Меня сколько раз вызывали в райком комсомола! За одно только то, что играю на саксофоне, пропесочивали. Вот такой был идиотизм.
Даже в 70-е годы, когда я играл в оркестре Островского в Луганске, у нас был куратор из горкома партии. Хотя за репертуаром он уже не следил.
Через рестораны, клубы все музыканты проходят. В советское время, когда у нас все были приписаны к филармониям, в странах соцлагеря музыканты, певцы работали в ресторанах, клубах. Для них это не было зазорно.
Я работал в ресторанах в 90-е годы, бандитов видел. Платили они хорошо, кстати. Они бесшабашные – для них деньги как пришли, так и ушли. На саксофоне можно играть что? Попсовую музыку, джазовые стандарты. Любили больше шансон, но они все – я не знаю, почему, – любят саксофон. Если бы кто-то играл на трубе или на тромбоне – я не знаю, как это приняли бы. А саксофон был как свой.
На закрытых вечеринках у нашей политической элиты выступать доводилось. Серьезная публика, ничего плохого не могу сказать. Адекватные люди, держат себя в рамках – они же всегда на виду.
Выйти на одну сцену с кумирами я даже не мечтал. В конце 60-х просто найти записи Стэна Гетца, Чарли Паркера было счастьем. Это сейчас кнопку нажал – и любую музыку в Интернете слушай, а тогда одну пластинку кто-то привозил, и потом на рентгеновские пленки нарезали музыку… По этим пиратским гибким пластинкам мы знакомились с великими.
Алкоголь и наркотики погубили многих великих джазменов. Это зло. Не думаю, что без этого «допинга» они достигли бы большего. Они были на вершине славы, их весь мир знал. Но тех, кто не достиг вершин, споткнувшись на этом, – еще больше. Вначале употребляли для куража, а потом уже это переходило в зависимость – это такая штука, которая засасывает.
Мне посчастливилось побывать на концерте Дюка Эллингтона, в 1971 году он приезжал в СССР и выступал в Ростове-на-Дону во Дворце спорта. Мы, джазовый оркестр Островского, ездили из Луганска целым автобусом. Концерт длился часа три. У Дюка Эллингтона (ему было тогда 72 года) на рояле стояла бутылка армянского коньяка и стопочка. И он, никуда не выходя, за время концерта ее, извините, выпил. Музыканты тоже периодически уходили со сцены и, думаю, выпивали. К третьему часу было видно, что некоторые еле ноги передвигают, когда выходят солировать – но как играли! Скажу честно, три часа отыграть – это архитяжело. Тем более без перерыва.
В симфоническом оркестре Луганской филармонии я поначалу был вторым кларнетом – не очень было интересно: не лидер. А потом первый кларнетист ушел на пенсию, мне дали его место, и я – влюбился в симфоническую музыку.
Донецк был столицей джаза в советские времена. В начале 90-х все стало рушиться, и только на рубеже веков профессор Донецкой музыкальной академии Сергей Горовой возродил джазовые конкурсы. Мы, когда приехали на фестиваль первый раз в 2002 году, выступили так, что дончане сказали: «Да, джаз перешел из Донецка в Луганск».
Теперь Донецк снова впереди, у них много оркестров, в музыкальных школах свои мини-бэнды. У нас такого, к сожалению, нет.
Сейчас я больше дирижер. Когда мы ездим на конкурсы, нам часто говорят: «Ребята, вам нужно гастролировать, вы должны деньги зарабатывать!»
В Луганске есть места, где можно послушать джаз. Немного, но есть – например, наши студенты играют в ресторане «Sam’s Steak House» в «Луганск-Сити-Центре». Проходили джазовые фестивали в арт-кафе «Донбасс» на Ленинской. Но все это малые формы. А мы с большим оркестром – куда? Нам нужен большой зал, большая сцена.
У нас в феврале будет концерт, посвященный 115-летию Джорджа Гершвина. И мы хотим, если получится, после выступления в зале ЛГАКИ «Красная площадь, 7» сделать концерт в филармонии. У нас всегда полные залы, не все желающие могут попасть. А в филармонии зал немного больше.
За политикой я не очень слежу, только иногда смотрю новости по телевизору. Но такое впечатление, что политическая ситуация в Украине, если проводить параллель с музыкой, похожа на какофонию. Подойдите к пианино, нажмите на все клавиши сразу – вот такая у нас сейчас обстановка.
В любой музыке должны быть созвучия. У нас в стране этих созвучий нет, а хочется, чтобы были. Если пальцы на клавиши в нашем государстве поставить не тесно, то, может, и аккорды получатся. Может, оно еще и звучать будет, где-то даже симпатично. И хочется верить, конечно, что появится дирижер.
Надо звучать. Чтобы оркестр звучал как единый организм, каждый музыкант в коллективе должен чувствовать, что не он один звезда, а рядом тоже люди играют. Одинаковый штрих, одинаковая манера. Если играет группа – чтобы брали дыхание одновременно. Это все труд и труд, но руководитель должен донести до музыкантов понимание ансамблевой игры.
Справка
Николай Йовса родился в 1947 году на Черниговщине.
Его отец руководил любительским оркестром, в школьные годы мальчик играл на контрабасе, баяне, начал осваивать кларнет.
После школы поступил в Нежинское культпросветучилище. «Официально» учился играть на кларнете, самостоятельно освоил саксофон.
Николая Йовсу после армии позвали в Ворошиловградское музыкальное училище два преподавателя, которые переехали сюда работать из Нежинского культпросвета.
После окончания музучилища Николай Павлович зачислен в штат симфонического оркестра. Параллельно получил образование в Донецкой государственной консерватории имени Прокофьева.
В 2001 году по инициативе директора Луганского областного колледжа культуры и искусств Валерия Филиппова было принято решение создать джаз-бэнд. Руководителем пригласили Николая Йовсу.
Сегодня этот коллектив, в котором играют студенты Луганской государственной академии культуры и искусств и колледжа ЛГАКИ, – единственный в областном центре джаз-бэнд.
Среди достижений коллектива – первые места на Донецком молодежном фестивале джазовой музыки, конкурсе молодых джазовых исполнителей Украины в 2002, 2004, 2006 и 2010 годах. Музыканты и вокалисты джаз-бэнда – лауреаты многих международных и всеукраинских конкурсов и фестивалей.
Сын Николая Йовсы Сергей, известный тромбонист и дирижер, также играет в джаз-бэнде, внучка Татьяна – вокалистка.
© Александр Белокобыльский, специально для «РГ»