В 2015 в издательстве Just a Life вышла книга луганчанина Александра Еременко «Размышления о луганской Вандее». Александр Михайлович Еременко – известный в довоенном Луганске интеллектуал, доктор философских наук, профессор кафедры философии и эстетики Восточноукраинского национального университета имени Даля, принимал участие в интеллектуальном кружке «Философское Монтеневское общество». Еременко был сторонником Евромайдана в Луганске, а затем пополнил ряды вынужденных переселенцев.
Беседовал Константин Скоркин
——————————————————-
Книга «Размышления о Луганской Вандее» – первая попытка разобраться с тем, что произошло в Луганске в 2014 году, изучая ситуацию изнутри, погружаясь в недра донбасского сознания, в этом ее особая ценность.
Александр Еременко любезно согласился ответить на вопросы «Реальной газеты».
– Первый вопрос – о формате книги. Почему Вы решили, что о произошедшем с Луганском нужно писать именно так: в форме дневниковых записей, перемежая личные впечатления и философские рефлексии?
Александр Еременко: Форма книги, в значительной мере, возникла стихийно. Чёткого замысла как такового не было (что, вообще-то для меня не свойственно – я обычно заранее детально структурирую замысел). Я понимал, что наблюдаю довольно значительные исторические события. Я стал делать заметки, наброски. Но это были именно наброски, сразу я не писал. В начале июля 2014-го я выехал из Луганска в Лисичанск и стал упорядочивать свои впечатления. Ну а поскольку я склонен к рассуждениям, стал снабжать впечатления комментариями, размышлениями. Постепенно размышления стали вытеснять впечатления.
– Какова история издания книги? Кто помог вам в реализации этого проекта?
А.Е.: Работу над текстом я завершил в начале января 2015-го. Но уже в декабре 2014-го я начал искать варианты её издания. Украинские издательства сообщили мне, что издают книги только за счёт авторов или за счёт спонсоров. Во всяком случае, если у меня нет мирового имени, а его у меня нет. Я размещал фрагменты книги на различных сайтах в интернете. В частности, разместил на российском сайте «Гефтер». Вскоре после этого я получил письмо от издательства Just a Life с предложением издать книгу. Я долго сомневался, переписывался с ним. В конце концов, согласился. Книга вышла в начале июня. Если я правильно понял, Just a Life специализируется на электронных изданиях, бумажные экземпляры которых печатаются по мере заказов. Вообще, мытарства с изданием книги убедили меня в том, что написать текст – это даже не половина дела. Гораздо большие усилия уходят на его издание.
– Как Вам пришла в голову параллель с Вандеей? Каков социально-психологический портрет Луганского «вандейца»? Какого цвета его знамя и что на нем изображено?
А. Е.: На самом деле параллель с Вандеей довольно банальна. Вандея – это французский департамент, в котором во времена Великой французской революции произошло контрреволюционное восстание. Причём основной контингент восставших составляли вовсе не аристократы, а местные крестьяне. С тех пор слово «Вандея» стало своеобразным символом контрреволюции, причём, так сказать, «народной». (Попутно отмечу: мысль о том, что народ является основной революционной и вообще прогрессивной силой истории, на мой взгляд, глубоко ошибочна. Впрочем, я пишу об этом в книге). Вообще-то говоря, я хотел назвать книгу «Размышления о донбасской Вандее» – это было бы правильнее. Но поскольку непосредственные впечатления я получал лишь в Луганске и Лисичанске, я решил ограничиться более скромным названием.
Луганские «вандейцы», на мой взгляд, неоднородны. Прежде всего, следует разделить идейных и корыстных «вандейцев». Все идейные являются в той или иной степени адептами «русского мира» и путинской России. Но здесь намечается следующее разделение: часть из них – это левые, тоскующие по социализму и Советскому Союзу. Для них современная Россия – это, как бы, наследница СССР, что, мягко говоря, не совсем верно. Где они увидели социализм в путинской России? Впрочем, фанат является человеком ослеплённым – он видит то, что хочет видеть. Другая часть идейных – энтузиасты российской имперскости как таковой. Они предпочитают дооктябрьскую, императорскую Россию. Среди них сильны настроения православного фундаментализма, евразийской идеи и т. п. Что касается корыстных, то это, главным образом, люмпены, которых никакие идеи не интересуют, а интересует, как «срубить бабла» и чего-нибудь «отжать». Это те, кто «из грязи в князи». Возможно, я ошибаюсь, но мне кажется, что идейных постепенно становится всё меньше, а корыстных всё больше. Ну и, конечно, особняком выделяется отдельная часть вандейцев – российские специалисты. Они, во-первых, никакие не луганские, во-вторых, строго говоря, никакие не вандейцы. Если продолжать параллели с Великой французской революцией, то они, как бы «британцы» среди «вандейцев».
Возникает закономерный вопрос: как могут плечом к плечу бороться леваки и сторонники русского православия и имперскости? Здесь мы и переходим к знамени луганского вандейца. Когда в ноябре 2014-го я приезжал в Луганск, я увидел на блокпосту два флага: один красный, другой с ликом Спасителя. На мой взгляд, это и есть символ луганской Вандеи. Как такое может быть? А вот так: «Луганск – город контрастов». Затем я вычитал в книге Гироаки Куромии «Свобода і терор у Донбасі: Українсько-російське прикордоння, 1870-1990 роки» любопытнейшую деталь. В 1905 году в Луганске произошёл еврейский погром. А во главе толпы погромщиков несли портрет Николая П и … красный флаг. Какая впечатляющая преемственность поколений! Если бы я возглавлял жюри конкурса на лучший флаг Луганской народной республики, то я выбрал бы следующий вариант: красное полотнище с изображением Христа.
В 1905 году в Луганске произошёл еврейский погром. А во главе толпы погромщиков несли портрет Николая П и … красный флаг. Какая впечатляющая преемственность поколений!
Коллективная шизофрения луганчан и дончан, несомненно, требует объяснения. Не претендуя на полноту, предложу следующее объяснение. Что является общим у сторонников СССР и адептов императорской России? Ностальгия по империи. Именно имперскость объединяет их. Следовательно, в идейной борьбе с ними мы должны направить основные усилия на развенчание культа всех и всяческих империй. В этом плане наиболее важным в моей книге представляется мне тот фрагмент, в котором содержится критика имперского сознания.
– Одна из понравившихся мыслей из Вашей книги – о том, что Луганск погубило воинствующее мещанство большинства его обитателей. И «майдановцев», и «антимайдановцев» было абсолютное меньшинство по отношению к общему числу луганчан. Сила оказалась на стороне «антимайдана», а могло бы выйти и по-другому…В другом месте Вы пишете, что процент непризнанных гениев в Луганске зашкаливал… Почему именно в Луганске образовался такой взрывоопасный коктейль – из аморфнейшего большинства и меньшинства инициативных неудачников «с идеями»?
А. Е.: Здесь, если быть честным и кратким, следует ответить: не знаю, почему образовался такой коктейль. Вообще, у меня сложилось впечатление (возможно, субъективное), что сами по себе луганчане народ неглупый и довольно талантливый. Некоторые мои коллеги отмечают, что среди луганских философов немало людей, мыслящих глубоко и своеобразно. Но Луганск находился в тени даже не Киева, а Донецка и Харькова.
С другой стороны, я теперь задумываюсь: не преувеличил ли я воинствующее мещанство луганчан? Мой приятель и бывший студент Г. Луговский считает, что во многих городах Украины могло бы произойти нечто подобное. Если неожиданно появляется хорошо организованная и – главное – вооружённая группа, гражданскому населению противостоять ей довольно трудно.
– Почему луганский (и шире донбасский) образованный класс был в своей массе настроен так «по-вандейски», реакционно – почему люди европейских, либеральных взглядов всегда были в меньшинстве? Можно ли в этих условиях говорить о насильственном срыве европеизации Донбасса или этот процесс (европеизация) был изначально обреченной на поражение утопией?
А. Е.: Думаю, что имел место и срыв, и, так сказать, объективные условия. Срыв, правда, я назвал бы не насильственным, а искусственным. И к этому срыву приложили руки не только донбасские элиты. Мне кажется, в Украине происходит искусственная концентрация грантов и всевозможных форм коммуникации с Европой исключительно в столице и в крупных городах. До Донбасса и вообще до провинции дотекают тоненькие ручейки. Могут сказать: «Донбасс, в особенности Луганск, не интересен. Да они и документы на грант толком оформить не умеют». Я тут выскажу, конечно, спорную мысль. Нужно было гораздо более активно внедрять Европу в Донбассе. Нужно было всячески демонстрировать преимущества западного образа жизни, прямо-таки назойливо внедрять европейские ценности. Нужно было по назойливости превзойти свидетелей Иеговы. Нужно было, так сказать, буквально брать за руку луганских и донецких обывателей и показывать им Европу. Скажут: «Ещё чего! С какой стати с ними возиться? Тем более, если они не проявляют интереса, не хотят. А мы, такие продвинутые, интересуемся и хотим. Что, их насильно нужно было впихивать в Европу? Слишком много чести!» Конечно, никто не может обязать возиться с отсталым населением депрессивного региона. Тем более, если самим не хватает грантов и всевозможных европейских поездок. Но тогда вы рискуете через какое-то время получить бунт «ватников», «бессмысленный и беспощадный».
А почему образованный класс был настроен реакционно? Опять-таки, не претендую на полноту ответа, но мне кажется, немалую роль здесь сыграл индустриальный характер Донбасса. Прогрессивное человечество уже вступило в эпоху постиндустриального, информационного общества. А Донбасс остался регионом с тяжёлой промышленностью, с горнодобывающей. От советской эпохи остались крупные промышленные монстры, с устаревшим оборудованием, неконкурентоспособные, никому не нужные. Но на этих предприятиях работали не только пролетарии – работали итээровцы, всевозможный персонал с высшим образованием. У них были семьи, дети, друзья, соседи. Работа на крупном государственном предприятии формирует соответствующую ментальность, определённое мировоззрение, систему ценностей, даже психологический облик. Ко всему прочему, при Советском Союзе Донбасс был относительно благополучным регионом, даже процветающим по сравнению с соседними регионами. Об этом помнили старшие поколения, рассказывали об этом младшим поколениям, всячески приукрашивая это процветание. По сравнению с западными мерками это процветание было бедностью, дремучестью, но кто об этом знал? И в годы независимости Украины население Донбасса мало выезжало «в Европы». Не знаю, правда или нет, но если правда, то меня поразила следующая цифра: около 80% жителей Донбасса нигде не были, кроме Донбасса. Такими людьми очень легко манипулировать. Да, но интеллектуалы! А вы представьте, что многие из этих интеллектуалов тоже входят в эти 80% – и всё станет на свои места.
Около 80% жителей Донбасса нигде не были, кроме Донбасса. Такими людьми очень легко манипулировать. Да, но интеллектуалы! А вы представьте, что многие из этих интеллектуалов тоже входят в эти 80% – и всё станет на свои места.
– Вы пишете о том, что по отношению к Донбассу Киев вел высокомерную политику, которая и стала одной из причин сепаратистского бунта. Была ли альтернатива такой политике? Можно ли было «услышать Донбасс» вовремя? Было ли ЧТО услышать? И главное, осознал ли Киев свои ошибки – или продолжается тот же путь, что и до кризиса?
А. Е.: Было ли ЧТО услышать? Думаю, при внимательном вслушивании было. Здесь такой интересный момент. Лидеры, как украинских националистических движений, так и политических сил центристской ориентации, как правило, не пользовались в Луганске авторитетом. Можно сказать: это потому, что среди луганчан преобладали либо просоветские, либо российско-имперские настроения. Верно, но это не всё объясняет. Сами лидеры этих движений были не на высоте. Они не обладали ни харизмой, ни выдающимися деловыми, организаторскими качествами. Я недавно с удивлением узнал, что лидер луганской фракции «Удара», оказывается, как бы это помягче сказать, ну, в общем, человек с элементами девиантного поведения. На мой взгляд, это говорит и о том, что для руководства политических партий патриотического и центристского крыла Луганск был не очень важен. Они брали в свои ряды, так сказать, первых попавшихся. «Пусть там хоть кто-нибудь из наших будет».
Если взять луганскую интеллектуальную элиту, то, как я уже говорил, в её рядах преобладали леваки и православные. Но были и люди либеральных, европеистских убеждений. Вот их-то как раз никто не слышал. Они были никому не интересны. Иногда даже складывается впечатление, что Киев в глубине души не верил в их существование.
Мне кажется, что Киев не осознал своих ошибок, во всяком случае, если и осознал, то далеко не в полной мере. Он продолжает совершать ошибки, подобные прежним. Например, обсуждается вопрос о том, чтобы не проводить выборов в зоне АТО. Если этот закон пройдёт, то будут лишены голоса те граждане, которые проживают на территории украинского Донбасса. В том числе, и те граждане, которые выехали из «ЛНР» и «ДНР» по принципиальным, идейным соображениям, не желая мириться с бандитской властью в непризнанных республиках. Эти граждане являются патриотами Украины. А Украина им – плевок в лицо. «Вы, небось, скрытые сепаратисты. Вы пока не голосуйте, мы вам потом милостиво соизволим». Когда мне не удалось 25 мая 2014-го принять участие в выборах Президента Украины, я воспринял это как личное оскорбление от луганских сепаратистов. Если меня лишат возможности проголосовать за местные органы власти 25 октября, я восприму это как личное оскорбление от украинской власти. Я восприму это следующим образом: украинская власть даёт мне понять, что я гражданин второго или третьего сорта. Мне что – вернуться в Луганск, чтобы там проголосовать за Плотницкого? Получается, что Украина отталкивает от себя своих патриотов.
Когда мне не удалось 25 мая 2014-го принять участие в выборах Президента Украины, я воспринял это как личное оскорбление от луганских сепаратистов. Если меня лишат возможности проголосовать за местные органы власти 25 октября, я восприму это как личное оскорбление от украинской власти.
– Украинская история – это беспрерывно длящаяся «Кайдашева семья» – пишете вы, история как семейная ссора. Есть шанс выйти на новый какой-то этап, к какому-то новому сюжету? Отторжение Донбасса от Украины не путь ли к выходу из затянувшейся кухонной перебранки?
А. Е.: Хоть это не свойственно философам, но на этот вопрос я могу дать краткий и чёткий ответ: да, несомненно. Ну, а теперь, всё же, некоторые уточнения и комментарии. Во-первых, следует отделить не весь Донбасс, а именно «ЛНР» и «ДНР». Во-вторых, взрослые люди должны отвечать за последствия своих поступков – только так они, возможно, избавятся от социального инфантилизма. Вы ненавидели Украину? Вы хотели от неё отделиться? Вы хотели самостоятельности? Вы на референдум 11 мая ходили? (Не ходили – бежали). ПолучИте то, чего хотели, получИте по полной программе! Самым большим наказанием для сепаратистов будет признание их республик Украиной. Пусть Украина признает «ЛНР» и «ДНР» – и перестанет выплачивать им пенсии и прочие социальные выплаты. «Раз у вас своё государство, то у вас должна быть своя валюта, свои банки, свой пенсионный фонд и т.п. Вперёд, граждане юных республик, к светлому будущему!» Иногда мне кажется, что если Украина решится на такой шаг, то ополченцы «ЛНР» и «ДНР» начнут воевать с ней за право возвращения. Мне скажут: «Погодите, но среди жителей оккупированных территорий немало патриотов Украины, которые вынуждены там проживать из-за объективных условий». Разумеется, следует создать режим наибольшего благоприятствования тем, кто считает своей родиной Украину и кто захочет выехать. Ну а если у человека, как говорится, непреодолимые обстоятельства? Ну что ж, увы, тогда ему не повезло.
– Вы считаете, что формирование в результате сепаратистского мятежа и войны особой донбасской общности, это угроза и вызов не только Украине, но и всей Европе. Почему? Каковы базовые черты этой общности? Каковы лики сепаратизма?
А. Е.: Думаю, что базовой чертой этой общности является авторитаризм. Причём, это авторитаризм не только на уровне государственного или производственного управления, это также авторитаризм личности, психологический авторитаризм. Можно также указать на патернализм как форму правления и как психологический тип личности. Впрочем, авторитаризм и патернализм тесно взаимосвязаны. Патерналистское государство неизбежно в той или иной степени является авторитарным.
Некоторые исследователи, например, уже упоминавшийся Куромия, наряду с авторитаризмом, отмечают некое особое свободолюбие донбассцев, имеющее анархистский характер. Думаю, что ключевое слово здесь «анархистский». Это не столько стремление к цивилизованной свободе, соединённой с ответственностью, сколько любовь к анархистской вольнице, к бандитской свободе от правовых и моральных норм. То анархистское бунтарство, примеры которого приводит Куромия в своей книге, – это, своего рода, подростковый бунт против сурового родителя. Подросток бунтует, но в глубине души боится сурового отца и уважает его. Более того: когда он вырастет, он сам станет таким же суровым и авторитарным, воспитывающим своих детей силовыми методами, и вообще склонным думать, что самые эффективные методы решения любых проблем – силовые. Ему также свойственна местечковость – некая местечковая закрытость. «Мы здесь живём на своей земле, на земле отцов и дедов. Мы никого не трогаем, и вы нас не трожьте. Мы никуда не лезем, и вы к нам не лезьте». Отсюда и та закрытость донбассца, о которой я уже говорил.
Особенно плохо, что эта закрытость соединена с агрессивностью. «Мы никуда не лезем, но если нам станет совсем невмоготу, мы полезем». А теперь у этих людей в руках оружие и они уже почувствовали вкус войны. Я не знаю, что у этих людей в голове, но они могут ведь рассуждать и так: «А что, война – это тоже работа. И я в этой работе уже кое-что умею. Говорят, что опасная, но её опасность для профессионала преувеличивают гражданские, которые пороха не нюхали. Другие работы тоже опасны – шахтёры, например, или моряки. Зато какие бабки я могу заработать с автоматом в руках!» То есть сформируется слой людей, для которого воевать привлекательнее, чем работать.
А что, война – это тоже работа. И я в этой работе уже кое-что умею. Говорят, что опасная, но её опасность для профессионала преувеличивают гражданские, которые пороха не нюхали. Другие работы тоже опасны – шахтёры, например, или моряки. Зато какие бабки я могу заработать с автоматом в руках!
Мне брат рассказывал, что в Донецке у нескольких его знакомых сыновья-старшеклассники собираются поступать в российские военные училища и вузы. Вот она – будущая милитаризованная элита Донбасса. Могут сказать: «Это не показательно, если ваш брат побеседовал всего лишь с несколькими знакомыми, и оказалось, что у их сыновей такие планы. Донецк – почти миллионный город, мало ли кто куда собирается поступать». Согласен, возможно, не показательно. А возможно и показательно. И заметьте: поступать они нацелились не в украинские военные вузы.
Вот вам и угроза Европе: люди, ничего не знающие о настоящей Европе, питающиеся пропагандистскими байками о Европе, даже ненавидящие Европу. При этом бедные, нищие. К тому же, испытавшие тяготы войны и уверенные, что это Европа и вообще Запад на них эти тяготы наслал. Вследствие убогости их существования они не особо ценят ни свою жизнь, ни чужую. Наконец, вооружённые и агрессивные.
Вот вам и угроза Европе: люди, ничего не знающие о настоящей Европе, питающиеся пропагандистскими байками о Европе, даже ненавидящие Европу. При этом бедные, нищие. К тому же, испытавшие тяготы войны и уверенные, что это Европа и вообще Запад на них эти тяготы наслал.
– Каким вы видите будущее Луганска? Возможна ли реинтеграция его в Украину, или интеграция его в Россию, или он так и останется «памятником одной исторической ошибке»?
А. Е.: Будущее Луганска во мраке. Боюсь, что наиболее вероятен третий вариант. Наименее вероятна реинтеграция в Украину, если, конечно, говорить не о формальной реинтеграции. Даже если Украина войдёт в Луганск, она ведь не изменит сознание этих людей. Многие луганчане будут, так сказать, «держать кукиш в кармане». Интеграция в Россию более вероятна. Но зачем Луганск России? Даже если это и произойдёт, луганчане и дончане станут второсортными русскими.
Можно, конечно, пофантазировать и предложить наименее вероятный, но наиболее впечатляющий для луганчан (и вообще донбассцев) вариант. Так сказать, «в порядке бреда».
Известна теория А. Дж. Тойнби о Вызове и Ответе. Вызов – это некие объективные трудности, которые встают перед обществом или социальной общностью и даже грозят их разрушить. Ответ – это способ разрешения этих трудностей, который находит творческое меньшинство в недрах данного общества. Если ответ неудачен, общество разрушается, если удачен – поднимается на более высокую стадию развития. Один из видов вызова, согласно Тойнби, это вызов ущемления. Это когда какая-либо социальная группа внутри данного общества постоянно ущемляется. И эта группа может либо деградировать и рассеяться, либо консолидироваться и достичь экономических, культурных, интеллектуальных высот. Именно такова судьба евреев.
А что если «глубинный», так сказать, эзотерический смысл событий в Донбассе был в том, чтобы сформировать подобную новую общность? Донбассцы как новые евреи, евреи будущего, изгои постиндустриального общества. И именно в их среде выработается правильный ответ на вызовы ХХI века. Тогда все мы, действительно, слепцы, а истина истории, действительно, в «ЛНР» и «ДНР»? Но это так, игра ума. Из этого можно сделать фэнтези в жанре альтернативной истории.
——————————————————-
Матеріал публікується в рамках Програми підтримки журналістів із Донецької та Луганської областей, що реалізується Громадською організацією «Інтерньюз-Україна» у співпраці з Об’єднанням українців у Польщі та за сприяння Польсько-канадської програми підтримки демократії, яка співфінансується з програми польської співпраці на користь розвитку Міністерства закордонних справ Республіки Польща та Міністерства закордонних справ, торгівлі та розвитку Канади (DFATD).
